Курбатовский б/ф №6 День матери в истории современной России В последнее воскресенье ноября мы отмечаем замечательный праздник – День матери. Идея учреждения этого праздничного дня принадлежала Комитету Госдумы по делам женщин, семьи и молодежи. Отмечать праздник предложила депутат А.В. Апарина. Указ «О Дне матери» от 30 января 1998 года подписал президент Борис Николаевич Ельцин. Курбатовский библиотечный филиал №6 предлагает марафон стихов «Сказ от сердца и души о том, как мамы хороши» На самом же деле праздник этот начали отмечать десятилетием раньше. Идея празднования принадлежит Эльмире Джавадовне Гусейновой – преподавателю русского языка и литературы из солнечного города Баку. По ее инициативе был организован концерт в честь всех мам. Идея получила поддержку, ее подхватили другие школы и скоро праздник обрел заслуженную популярность. С этого времени добрый, душевный праздник поселился в календаре практически каждой семьи. В этот осенний день теплыми поздравлениями и прекрасными пожеланиями дети осыпают любимых мамочек. Также принято поздравлять беременных женщин. Презенты готовят для матерей дети разных возрастов. Малыши рисуют открытки и собственноручно делают подарки, а взрослые чада покупают цветы и привозят гостинцы. По традиции День матери не обходится без торжественных концертов. В этот праздник проводятся фестивали, выставки и другие мероприятия, посвященные матерям. Телевизионные каналы включают в программу трогательные фильмы. В детских садах и школах проходят утренники, конкурсы и тематические занятия. Популярные социальные сети становятся тем местом, где можно поздравить всех матерей, посвятить стихи, написанные от души, и подарить виртуальный букет цветов. Трогательные стихи известных поэтов про Маму
Стихи поэтов-классиков, посвящённые матерям, связанные с воспоминаниями о матерях
СЕРГЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ЕСЕНИН
Молитва матери
На краю деревни старая избушка, Там перед иконой молится старушка.
Молитва старушки сына поминает, Сын в краю далеком родину спасает.
Молится старушка, утирает слезы, А в глазах усталых расцветают грезы.
Видит она поле, поле перед боем, Где лежит убитым сын ее героем.
На груди широкой брызжет кровь, что пламя, А в руках застывших вражеское знамя.
И от счастья с горем вся она застыла, Голову седую на руки склонила.
И закрыли брови редкие сединки, А из глаз, как бисер, сыплются слезинки. 1914 г.
Матушка в купальницу по лесу ходила...
Матушка в купальницу по лесу ходила, Босая с подтыками по росе бродила.
Травы ворожбиные ноги ей кололи, Плакала родимая в купырях от боли.
Не дознамо печени судорга схватила, Охнула кормилица, тут и породила.
Родился я с песнями в травном одеяле. Зори меня вешние в радугу свивали.
Вырос я до зрелости, внук купальской ночи, Сутемень колдовная счастье мне пророчит.
Только не по совести счастье наготове, Выбираю удалью и глаза и брови.
Как снежинка белая, в просини я таю Да к судьбе-разлучнице след свой заметаю. 1912
АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ БЛОК
МОЕЙ МАТЕРИ
Чем больней душе мятежной, Тем ясней миры. Бог лазурный, чистый, нежный Шлет свои дары.
Шлет невзгоды и печали, Нежностью объят. Но чрез них в иные дали Проникает взгляд.
И больней душе мятежной, Но ясней миры. Это бог лазурный, нежный Шлет свои дары. 8 марта 1901
АННА АНДРЕЕВНА АХМАТОВА
И женщина с прозрачными глазами (Такой глубокой синевы, что море Нельзя не вспомнить, поглядевши в них), С редчайшим именем и белой ручкой, И добротой, которую в наследство Я от нее как будто получила, - Ненужный дар моей жестокой жизни…
/От царскосельских лип/
Из "Северных элегий"
ВЛАДИМИР ВЛАДИМИРОВИЧ МАЯКОВСКИЙ. "Я"
Несколько слов о моей Маме
У меня есть мама на васильковых обоях. А я гуляю в пестрых павах, вихрастые ромашки, шагом меряя, мучу. Заиграет вечер на гобоях ржавых, подхожу к окошку, веря, что увижу опять севшую на дом тучу. А у мамы больной пробегают народа шорохи от кровати до угла пустого. Мама знает — это мысли сумасшедшей ворохи вылезают из-за крыш завода Шустова. И когда мой лоб, венчанный шляпой фетровой, окровавит гаснущая рама, я скажу, раздвинув басом ветра вой: «Мама. Если станет жалко мне вазы вашей муки, сбитой каблуками облачного танца,— кто же изласкает золотые руки, вывеской заломленные у витрин Аванцо?..»
Облако в штанах 1 Allo! Кто говорит? Мама? Мама! Ваш сын прекрасно болен! Мама! У него пожар сердца. Скажите сестрам, Люде и Оле,- ему уже некуда деться. Каждое слово, даже шутка, которые изрыгает обгорающим ртом он, выбрасывается, как голая проститутка из горящего публичного дома. Люди нюхают - запахло жареным! Нагнали каких-то. Блестящие! В касках! Нельзя сапожища! Скажите пожарным: на сердце горящее лезут в ласках. Я сам. Глаза наслезненные бочками выкачу. Дайте о ребра опереться. Выскочу! Выскочу! Выскочу! Выскочу! Рухнули. Не выскочишь из сердца!
На лице обгорающем из трещины губ обугленный поцелуишко броситься вырос.
Мама! Петь не могу. У церковки сердца занимается клирос!
Обгорелые фигурки слов и чисел из черепа, как дети из горящего здания. Так страх схватиться за небо высил горящие руки "Лузитании".
Трясущимся людям в квартирное тихо стоглазое зарево рвется с пристани. Крик последний,- ты хоть о том, что горю, в столетия выстони!
МАМА И УБИТЫЙ НЕМЦАМИ ВЕЧЕР
По черным улицам белые матери судорожно простерлись, как по гробу глазет. Вплакались в орущих о побитом неприятеле: «Ах, закройте, закройте глаза газет!» Письмо. Мама, громче! Дым. Дым. Дым еще! Что вы мямлите, мама, мне? Видите — весь воздух вымощен громыхающим под ядрами камнем! Ма — а — а — ма! Сейчас притащили израненный вечер. Крепился долго, кургузый, шершавый, и вдруг — надломивши тучные плечи,
расплакался, бедный, на шее Варшавы. Звезды в платочках из синего ситца визжали: «Убит, дорогой, дорогой мой!» И глаз новолуния страшно косится на мертвый кулак с зажатой обоймой. Сбежались смотреть литовские села, как, поцелуем в обрубок вкована, слезя золотые глаза костелов, пальцы улиц ломала Ковна. А вечер кричит, безногий, безрукий: «Неправда, я еще могу-с — Хе! — выбряцав шпоры в горящей мазурке, выкрутить русый ус!» Звонок. Что вы, мама? Белая, белая, как на гробе глазет. «Оставьте! О нем это, об убитом, телеграмма. Ах, закройте, закройте глаза газет!»
ОСИП ЭМИЛЬЕВИЧ МАНДЕЛЬШТАМ
Эта ночь непоправима, А у вас еще светло. У ворот Ерусалима Солнце черное взошло.
Солнце желтое страшнее, — Баю-баюшки-баю, — В светлом храме иудеи Хоронили мать мою.
Благодати не имея И священства лишены, В светлом храме иудеи Отпевали прах жены.
И над матерью звенели Голоса израильтян. Я проснулся в колыбели — Черным солнцем осиян. 1916
БОРИС АЛЕКСАНДРОВИЧ САДОВСКОЙ
Земляника
Мама, дай мне земляники. Над карнизом свист и крики. Как поет оно, Как ликует птичье царство! Мама, выплесни лекарство, Отвори окно! Мама, мама, помнишь лето? В поле волны белоцвета Будто дым кадил. Вечер томен; над долиной В жарком небе взмах орлиный, Прокружив, застыл. Помнишь, мама, ветра вздохи, Соловьев последних охи, В лунных брызгах сад, Лунных сов родные клики, Земляники, земляники Спелый аромат? Земляники дай мне, мама. Что в глаза не смотришь прямо, Что твой взгляд суров? Слезы капают в тарелки. Полно плакать о безделке: Я совсем здоров. 1911
НИКОЛАЙ АЛЕКСЕЕВИЧ КЛЮЕВ
Падает снег на дорогу - Белый ромашковый цвет. Может, дойду понемногу К окнам, где ласковый свет? Топчут усталые ноги Белый ромашковый цвет.
Вижу за окнами прялку, Песенку мама поет, С нитью веселой вповалку Пухлый мурлыкает кот, Мышку-вдову за мочалку Замуж сверчок выдает.
Сладко уснуть на лежанке... Кот - непробудный сосед. Пусть забубнит впозаранки Ульем на странника дед, Сед он, как пень на полянке - Белый ромашковый цвет.
Только б коснуться покоя, В сумке огниво и трут, Яблоней в розовом зное Щеки мои расцветут Там, где вплетает левкои В мамины косы уют.
Жизнь - океан многозвенный Путнику плещет вослед. Волгу ли, берег ли Роны - Все принимает поэт... Тихо ложится на склоны Белый ромашковый цвет.
СОФЬЯ ЯКОВЛЕВНА ПАРНОК
Памяти моей матери*
«Забыла тальму я барежевую. Как жаль!» — сестре писала ты. Я в тонком почерке выслеживаю Души неведомой черты.
Ты не умела быть доверчивою: Закрыты глухо а и о. Воображением дочерчиваю Приметы лика твоего.
Была ты тихой, незатейливою, Как строк твоих несмелый строй. И все, что в сердце я взлелеиваю, Тебе б казалось суетой.
Но мне мила мечта заманчивая, Что ты любила бы меня: Так нежен завиток, заканчивая Вот это тоненькое я.
АНДРЕЙ БЕЛЫЙ
ОБЪЯСНЕНИЕ В ЛЮБВИ
Посвящается дорогой матери
Сияет роса на листочках. И солнце над прудом горит. Красавица с мушкой на щечках, как пышная роза, сидит.
Любезная сердцу картина! Вся в белых, сквозных кружевах, мечтает под звук клавесина... Горит в золотистых лучах
под вешнею лаской фортуны и хмелью обвитый карниз, и стены. Прекрасный и юный, пред нею склонился маркиз
в привычно-заученной роли, в волнисто-седом парике, в лазурно-атласном камзоле, с малиновой розой в руке.
"Я вас обожаю, кузина! Извольте цветок сей принять..." Смеется под звук клавесина, и хочет кузину обнять.
Уже вдоль газонов росистых туман бледно-белый ползет. В волнах фиолетово-мглистых луна золотая плывет. Март 1903 г., Москва
ФЁДОР КУЗМИЧ СОЛОГУБ
Просыпаюсь рано. Чуть забрезжил свет, Темно от тумана, Встать мне или нет? Нет, вернусь упрямо В колыбель мою,- Спой мне, спой мне, мама: "Баюшки-баю!"
Молодость мелькнула, Радость отнята, Но меня вернула В колыбель мечта. Не придет родная,- Что ж, и сам спою, Горе усыпляя: "Баюшки-баю!"
Сердце истомилось. Как отрадно спать! Горькое забылось, Я - дитя опять, Собираю что-то В голубом краю, И поет мне кто-то: "Баюшки-баю!"
Бездыханно, ясно В голубом краю. Грезам я бесстрастно Силы отдаю. Кто-то безмятежный Душу пьет мою. Шепчет кто-то нежный: "Баюшки-баю!"
Наступает томный Пробужденья час. День грозится темный, Милый сон погас, Начала забота Воркотню свою, Но мне шепчет кто-то: "Баюшки-баю!"
МАКСИМИЛИАН АЛЕКСАНДРОВИЧ ВОЛОШИН
МАТЕРИНСТВО
Мрак… Матерь… Смерть… созвучное единство… Здесь рокот внутренних пещер, там свист серпа в разрывах материнства: из мрака — смерч, гуденье дрёмных сфер. Из всех узлов и вязей жизни — узел сыновности и материнства — он теснее всех и туже напряжён: дверь к бытию водитель жизни сузил. Я узами твоих кровей томим, а ты, о мать, — найду ль для чувства слово? Ты каждый день меня рождаешь снова и мучима рождением моим. Кто нас связал и бросил в мир слепыми? Какие судьбы нами расплелись? Как неотступно требуешь ты: «Имя своё скажи мне! кто ты? назовись». Не помню имени… но знай: не весь я рождён тобой, и есть иная часть, и судеб золотые равновесья блюдёт вершительная власть. Свобода и любовь в душе неразделимы, но нет любви, не налагавшей уз… Тягло земли — двух смертных тел союз… Как вихри мы сквозь вечности гонимы. Кто возлюбил другого для себя, плоть возжелав для плоти без возврата, тому в свершении расплата: чрез нас родятся те, кого, любя, связали мы желаньем неотступным. Двойным огнём ты очищалась, мать, — свершая всё, что смела пожелать, ты вознесла в слиянье целокупном в себе самой возлюбленную плоть… Но как прилив сменяется отливом, так с этих пор твой каждый день Господь отметил огненным разрывом, Дитя растёт, и в нём растет иной, не женщиной рождённый, непокорный, но связанный твоей тоской упорной — твоею вязью родовой. Я знаю, мать, твой каждый час — утрата. Как ты во мне, так я в тебе распят. И нет любви твоей награды и возврата, затем, что в ней самой — награда и возврат!
8 июля 1917 г.
ОЛЬГА ФЁДОРОВНА БЕРГГОЛЬЦ
ПЕСНЯ О ЛЕНИНГРАДСКОЙ МАТЕРИ
Вставал рассвет балтийский ясный когда воззвали рупора: — Над нами грозная опасность. Бери оружье, Ленинград! - А у ворот была в дозоре седая мать двоих бойцов, и дрогнуло ее лицо, и пробежал огонь во взоре. Она сказала: — Слышу, маршал. Ты обращаешься ко мне. Уже на фронте сын мой старший, и средний тоже на войне. А младший сын со мною рядом, ему семнадцать лет всего, но на защиту Ленинграда я отдаю теперь его. Иди мой младший, мой любимый, зови с собой своих друзей. ...На бранный труд, на бой, на муки, во имя права своего, уходит сын, целуя руки, благословившие его. И, хищникам пророча горе, гранаты трогая кольцо, - у городских ворот в дозоре седая мать троих бойцов.
Расул Гамзатов
МАТЕРИ
Мальчишка горский, я несносным Слыл неслухом в кругу семьи И отвергал с упрямством взрослым Все наставления твои.
Но годы шли, и к ним причастный, Я не робел перед судьбой, Зато теперь робею часто, Как маленький, перед тобой.
Вот мы одни сегодня в доме, Я боли в сердце не таю И на твои клоню ладони Седую голову свою.
Мне горько, мама, грустно, мама, Я — пленник глупой суеты, И от меня так в жизни мало Вниманья чувствовала ты.
Кружусь на шумной карусели. Куда-то мчусь, но вдруг опять Сожмется сердце: «Неужели, Я начал маму забывать?»
А ты с любовью, не с упреком, Взглянув тревожно на меня, Вздохнешь, как будто ненароком, Слезинку тайно оброня.
Звезда, сверкнув на небосклоне, Летит в конечный свой полет. Тебе твой мальчик на ладони Седую голову кладет.
